Алла Киреева, вдова Рождественского: Роба был домоседом
11 лет назад, 1' августа, ушел из жизни Поэт "Не думай о секундах свысока", "Что-то с памятью моей стало", "Мои года - мое богатство", "Сладка ягода" - песни на стихи Роберта Рождественского когда-то распевали на улицах и в электричках.
Да и сейчас их знает если не каждый, то очень и очень многие. Меньше знакомы с его поэзией, но от этого Роберт Рождественский не перестает быть в истории и литературе поэтом.
Заикание спасло от гнева Хрущева В 60-е молодые Ахмадулина, Окуджава, Рождественский, Евтушенко и Вознесенский собирали стадионы. Любопытно, что артистов эстрады, которых приглашали развлекать публику в первом отделении, освистывали. Сейчас, когда по телевизору с утра до вечера крутят концерты "юмористов", в это трудно поверить.
Один из героев поэтической лихорадки тех лет Роберт Рождественский прожил недолго - 62 года, но счастливо. Как выразился поэт Владимир Гнеушев, "дочка за дочкой, книжка за книжкой. " У него было все: талант, ранняя слава, достаток (квартира на улице Горького, дача в Переделкино, машина "Волга"), и замечательная жена, и две дочери. Старшая, Екатерина, переводчица и фотохудожник, знаменита теперь серией фотопроектов в журнале "Караван историй", младшая, Ксения, - журналист. Благодаря ей увидела свет книга воспоминаний о Рождественском.
- Не могу сказать, что папа ладил со своей славой, - вспоминает Ксения. - Не любил, если его на улице узнавали, норовил спрятаться. Когда отец выступал публично, я переживала - он всякий раз волновался и еще сильнее заикался. А я стояла и думала: "Боже, скорее бы все это кончилось!" Мать тоже нервничала, стоя за кулисами: сидеть в зале не могла. На сцене ему было некомфортно всегда. Если бы он сейчас был бы жив, то его больше бы интересовал комаровский дерматит у детей как отцу, чем светские мероприятия с различными деятелями культуры.
Сейчас такое состояние назвали бы социофобиеи. Впрочем, поэт Андрей Вознесенский уверяет, что, когда в Кремле Хрущев устроил разнос "мастерам слова", заикание спасло Рождественского от гнева генсека: "Роберт вышел на трибуну, но так волновался, что с трудом говорил, не мог связать двух слов. Вот когда стихи читал, не заикался никогда. А тут его заикание спасло
- не знаю, может, жалко его стало". На даче в Переделкино пили до утра - Помню кучу писем от поклонниц. Среди них попадались и "городские сумасшедшие", которые назначали ему свидания - не уточняя, в каком городе, на какой улице, - продолжает Ксения. "Я буду стоять на углу и ждать. Ты меня сразу узнаешь" - примерно в таком духе. В детстве читала их с ужасом и расстраивалась: "Как же так? Человек, наверное, ждет стоит. "
У поклонниц не было шансов. 41 год Рождественский прожил с одной женщиной, Аллой Киреевой, литературным критиком по профессии. "Что бы ни случилось, ты, пожалуйста, живи, счастливо живи всегда. " - знаменитые строчки "Ноктюрна" посвящены именно ей. Стихи своей Алене (так поэт называл Аллу Кирееву) он дарил всю жизнь.
- На какой-то праздник, скорее всего годовщину свадьбы, отец преподнес ей трехтомник, - рассказывает Ксения. - Из первых двух книг торчали закладки - на страницах, где были стихотворения, посвященные маме, а в третьем томе даже закладок не было - потому что он весь был адресован ей. Эти книги у нас в доме так и стоят с теми закладками.
"Роберту нужна была я. И только я. И наши девочки. И моя мама. А мне казалось, что за каждым углом - соперница", - написала о своих отношениях с поэтом Киреева. А в разговоре с "Собеседником" добавила:
- Я таких, как Роба, больше не встречала. Он был однолюбом, домоседом. Но я стараюсь меньше думать о том, как счастлива с ним была - это отравляет остаток жизни.
Рождественские жили открыто и хлебосольно. - Приходили Фельцман, Фрадкин, Богословский, который постоянно всех подкалывал, другие прекрасные люди, - вспоминает Ксения. - В детстве я любила сидеть под роялем, так, что меня никто не видел, и слушала, как они играют, придумывают "рыбу" - набор слов, совпадающий с мелодией, смеются. Народу и в городской квартире, и на даче в Переделкино всегда было столько!
Даже не понимаю, когда наши гости занимались собственной жизнью. Я просыпалась часов в семь утра, выходила в гостиную, а там стояла гора посуды, пустые стаканы и еще дымились сигареты в пепельницах - то есть люди только что ушли. И это происходило довольно часто. Веселая была жизнь - жаль, в детстве я воспринимала ее как должное и не запоминала деталей.
В те времена редкая встреча в среде "шестидесятников" обходилась без алкоголя - подражая героям Хемингуэя, литераторы пили, долго сидели за столами, спорили до утра. Конечно, дом Рождественских не был исключением.
Но в какой-то момент поэт завязал с горячительным. Когда его пытались склонить к выпивке, отвечал: "Ребята, я слышал все доводы ваши. И то, что я не русский, раз не пью, и то, что не мужик, раз не пью, и то, что я надменный, раз не пью, ничем меня не проймешь: не пью". (Из воспоминаний Григория Горина.)
В юности писал про "врачей-отравителей" Все, кто знал Роберта Ивановича, отмечали два его качества - доброту и своеобразное чувство юмора.
- Он никогда не смеялся, - вспоминает поэт Андрей Дементьев. - Говорил очень серьезно. И не поймешь - шутка или нет, но все ржали вокруг. Потому что это было очень остроумно. С ним было легко. Можно было любую глупость сморозить.
"О Роберте в литературных кругах говорили, что он не совершил никакого зла, когда был секретарем Союза писателей. Это редчайший случай, потому что все секретари были мечены злом".
(Из воспоминаний Булата Окуджавы.) - По душам мы никогда не говорили, - продолжает тему доброты младшая дочь, - но папа излучал такую любовь и тепло, что говорить ничего и не приходилось. Меня даже не наказывали, не воспитывали специально, не вели нравоучительных бесед. Один раз, лет в шесть, поставили в угол.
Уже не помню, за что. Я никогда не видела, как он работает, потому что папа закрывался в кабинете. Бабушка моя любила рассказывать, как я однажды, года в два, встала перед дверью кабинета и объявила: "К нему нельзя. Он работает. " Но папа охотно читал нам свежие стихи.
Поэта издавали огромными тиражами и в Советском Союзе, и за границей, так что семья не нуждалась. Он много путешествовал - вместе с женой в составе писательских делегаций Рождественский объездил весь мир. А вот к роскоши, одежде, автомобилям был равнодушен: за тем, чтобы галстук подходил к рубашке, следила Алла Борисовна. Его уравновешенность сочеталась с азартом на досуге любил сразиться в нарды, преферанс и в дурака. Всю жизнь занимался спортом - обожал футбол, волейбол, пинг-понг.
- У папы был свой стиль игры, - вспоминает дочь, - я такого не видела ни у кого. Он стоял далеко от стола - это очень красиво смотрелось со стороны.
Но по-настоящему Роберта Ивановича волновали гравюры и книги о Москве, которые он собирал всю жизнь: на это увлечение и уходила значительная часть гонораров. Рождественский называл себя продуктом своего времени. В юности верил и в "светлое будущее", и во "врачей-отравителей"
- даже написал большое стихотворение на столь актуальную тему, но позже признавался: "Мне всегда будет стыдно за эти строки". Выступал и перед простыми зрителями, и перед кремлевскими чиновниками.
- Причем это воспринималось не как попытка выслужиться, а считалось честью, - рассказывает Ксения. - Отец очень верил во все это дело. Помню, лет в 16 я читала Солженицына в ксерокопиях и спрашивала его: "Это что, действительно правда?" А он отвечал: "Ни в коем случае. Как ты могла так подумать?" Но из-за границы привозил сборники стихов Гумилева, Мандельштама, Ахматовой.
Книжка, в которой нет ничего, кроме идеи, не могла бы его увлечь. Он совершенно искренне вступил в КПСС. Когда был депутатом, пытался всем дать квартиры, накормить голодных, помочь инвалидам. Очень спокойный, добрый, папа имел огромное желание всех осчастливить. Если можно - то все человечество, если нет - хотя бы тех, кто рядом. Он сломался, когда система рухнула и стало понятно, что речь шла вовсе не о счастье всех людей на земле. И в том, что случилось в стране, отец винил прежде всего себя.
В начале '0-х у поэта обнаружили опухоль мозга. Семья боролась за него пять лет - покупали валюту по грабительскому курсу Внешторгбанка, чтобы оплатить операцию, искали клинику, доставали лекарства. После успешной операции в Париже Рождественский прожил еще 4 года и написал свои лучшие, по мнению многих, стихи. Правда, жена и дочери воспринимали их иначе.
- Мы с Катей не могли их слышать, потому что в каждом он прощался с нами, - рассказывает Ксения. - По просьбе гостей отец часто их читал, но это было невыносимо: Тихо летят паутинные нити. Солнце горит на оконном стекле. Что-то я делал не так. Извините: Жил я впервые на этой земле. Я ее только теперь ощущаю. К ней припадаю. И ею клянусь. И по - другому прожить обещаю, Если вернусь. Но ведь я не вернусь. Роберту нужна была я. И только я. И наши девочки. И моя мама. А мне казалось, что за каждым углом - соперница.
Собеседник, 17/08/2005
Надежда Келлер