Передачи


Читает автор


Память о Роберте


Народный поэт


На эстраде

Роберт молодости нашей

«Дальше всех, я думаю, Роберт пойдет. Рождественский. Не слышали? Есть в нем какая-то сила, дух бунтарский…». (Валентин Черных, сценарий фильма «Москва слезам не верит»).

В период своего сумасшедшего «перестроечного расцвета», а именно 28 февраля 1987 года, журнал "Огонёк" под шапкой «Тридцать лет спустя…» дал на обложке квартет поэтов-шестидесятников: Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Булат Окуджава и Роберт Рождественский.

Роберт Иванович вообще-то никогда бы не появился в том «Огоньке». Всем так называемым «внутренним» и откровенным советским диссидентам, всем идеологическим ренегатам и перебежчикам, которые два писали, три в уме держали, а фигу в кармане прятали до тех пор, покуда не дали отмашку поносить власть рабочих и крестьян, - всем им исполин Рождественский всегда был костью в горле. Они искренне не понимали: как это можно столь талантливо и беззаветно воспевать социалистические идеалы и ценности? Им казалось, что этот недюжинный поэт куплен советской властью с потрохами, но эту «куплю-продажу» хитро и тщательно скрывают обе стороны. Меж тем Роберт Иванович Рождественский всегда был честен перед своим народом и своей страной, перед самим собой и перед собственной Музой. Он был одним из самых чистых, самых честных, самых светлых и патриотических советских поэтов.

Ту эпоху воспевали многие мастера художественного слова, но мало кто из них достиг таких вершин потрясающей правдивости, как Рождественский.

«У каждого мгновенья – свой резон». Поэтому и сегодня, в день его 80-летия, есть высокий резон и глубокий смысл вспомнить потрясающую биографию и уникальное творчество, намертво соединённые в его поэзии, спаянные тем бесконечно трудным, но и запредельно романтическим временем.

На свет он появился в большом селе Косиха Западносибирского, ныне Алтайского края от отца поляка и матери русской. Станислав Никодимович Петкевич работал в ОГПУ-НКВД. Погиб в должности командира взвода отдельного сапёрного батальона 123-й стрелковой дивизии в Латвии зимой 1945 года. Там же и похоронен. Мать, Вера Павловна Фёдорова, до войны работала директором сельской школы. Одновременно училась в медицинском институте. С началом войны получила диплом и была призвана на фронт. Роберт жил с бабушкой в Омске.

«Я ребёнком узнал холод, голод, ожесточённость беспросветных очередей. Хлебнул всякого лиха под завязку. Может быть, потому сердце моё слишком рьяно откликалось на малейшее участие, человеческую доброту. А мне это засчитывалось, как социальный восторг. Хочешь знать, я трижды «бегал на фронт». Дважды патрули отлавливали меня на вокзале, один раз с товарняка сняли».

Первая публикация Роберта - стихотворение «С винтовкой мой папа уходит в поход…» появилось в «Омской правде» 8 июля 1941 года. После смерти бабушки он живёт у родственников. На какое-то время мать оформляет его сыном полка. Потом он попадает в Даниловский детдом. С 1943 года учится в Московском военно-музыкальном училище на Таганке.

«Третье Музыкальное, помнишь ты или нет – худого и заикающегося курсанта двенадцати лет?»

В год Победы Вера Павловна выходит замуж за однополчанина, офицера Ивана Ивановича Рождественского. Отчим его усыновляет. Начинаются бесконечные переезды по воинским гарнизонам.

«Я как-то сел и подсчитал. Оказалось, что мне довелось поменять место жительства сорок три раза. Только с отцом и матерью мы сменили семь гарнизонов. Если в народе говорится, что два переезда – один пожар, то сколько же я их потушил за свою жизнь?!»

В 1950 году в петрозаводском журнале «На рубеже» появляются первые взрослые публикации стихов Роберта Рождественского. В том же году он безуспешно штурмует Литературный институт им. М. Горького.

Год учится на историко-филологическом отделении Петрозаводского государственного университета. Со второй попытки Литинститут покоряется «комсомольцу, спортсмену и просто красавцу». Роберт на самом деле очень серьёзно занимался различными видами спорта. Несколько лет играл за сборную республики по баскетболу. И у девушек пользовался завидным авторитетом. А ещё Карелия запомнилась ему на всю жизнь тем, что в 1955-м там вышел его первый сборник «Флаги весны». Через год Роберт заканчивает Литинститут и пишет поэму «Моя любовь», принесшую ему всесоюзную известность. В то же время в советской литературе появляются Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Б. Ахмадулина, В. Аксёнов, Р. Казакова, Г. Поженян, Б. Слуцкий, В. Соколов. Общепринято полагать, что все они дружили, являя собой некое поэтическое братство, в которое потом влился ещё и Б. Окуджава. Мягко говоря, это далеко не так. Как-то Роберт Иванович месяц дрейфовал на льдине. Написал книжку стихов «Северный полюс-6». Евтушенко её так «отрецензировал»: «Ты – ударник при джазе ЦК комсомола. Ты вообще не умеешь писать. У меня сложилось такое впечатление, что ни Гоголя, ни Пушкина, ни Лермонтова с Некрасовым ты в глаза не видел». Рождественский, искренне полагая Евтушенко поэтическим авторитетом, даже запил с горя. А Назим Хикмет (турецкий поэт, живший в СССР) спокойно разрулил ситуацию. Женя, сказал, кукушонок, выбрасывающий яйца из чужого гнезда. Он элементарно хочет избавиться от сильного соперника и внушает тому поэтическую импотенцию.

В другой раз Евтушенко натурально, если не скабрезно, оклеветал девушку Аллу Кирееву, на которой Рождественский собирался жениться. К счастью, инсинуация не сработала. Крепко полюбившие другу друга молодые скрепились узами Гименея ещё на студенческой скамье. (Киреева тоже закончила Литинститут). И счастливо прожили более четырёх десятков лет вместе.

«Жена, как и Муза, у меня одна. Ни ту, ни другую никогда не возникало желания сменить».

«Сорок долгих лет, И мгновенных лет,/ Ты – моя судьба,/ Мой всегдашний свет./ Есть в душе твоей/ Вечность высоты./ В мире и во мне/ Существуешь ты!/ Так что без тебя/ (знай наверняка)/ Я бы не прожил/ Этих сорока».

Много лет спустя Евтушенко, правда, извинился перед супругами Рождественскими за свой поступок. Прямо сказал, что сделал это из-за зависти к их счастью.

Оно и впрямь - человеку, потерявшему счёт своим жёнам, трудно понять однолюба. А Рождественский был однолюбом и в жизни семейной, и в общественной, и в политической, и в нравственной, и в какой угодно иной. Великий актёр Ростислав Плятт назвал его «одним из самых порядочных людей своего времени». Такая «косность» не могла не раздражать тех, кто сегодня заливается соловьём, завтра чирикает, а послезавтра каркает. Он не любил то, что нынче мы называем тусовками. Всегда избегал «разговоров по душам». Жил и творил в своём выстраданном мире. Через эту свою определяющую доминанту – верности и порядочности - Роберт Иванович и из жизни ушёл, когда в тартарары полетели его идеалы. Для него «инвентаризировать» дело всей жизни - всё равно, что перечёркивать его. И он не стал этого предпринимать. Хотя поначалу искренне поверил в так называемую перестройку. Но скорое отрезвление и разочарование окончательно его подкосило.

Слава пришла к Рождественскому рано. Роберт Иванович занял после Бориса Полевого место члена Европейского сообщества писателей. Потом коллеги избрали его ещё и вице-президентом известной мировой ассоциации.

В смысле материальных благ, статусного положения и всегдашней возможности ездить «за бугор», это место «по весу» уступало разве что секретарю ЦК КПСС. Можно было уже ничего не делать, ничего не писать, а только представлять «страну советов» и кататься, как сыр в масле. Меж тем Рождественский никогда не указывал этой своей общественной должности даже в анкетах. Что такое пиар и самопиар, в которых несказанно преуспели те же Евтушенко и Вознесенский, Роберт Иванович понятия не имел. Когда ему в конце семидесятых предложили вести телепрограмму «Документальный экран», поэт искренне рассмеялся: «Я же безбожно заикаюсь, ребята!» А передача в итоге стала вершиной гражданской телепублицистики. Что это такое - нынешнее поколение уже знать не знает и ведать не ведает. Или другой пример. Считается хрестоматийным фактом, что Хрущёв собрал писателей, дабы поругать Вознесенского. Сам Андрей Андреевич к такой версии и приложил больше всех руку. Меж тем, гнев Никиты Сергеевича как раз первым на себя принял Роберт Иванович, которому «персек» заорал в микрофон: «А вам, товарищ Рождественский тоже пора становиться под знамёна ваших отцов!» Когда на эту «нестыковку» друзья обращали внимание Роберта Ивановича, он искренне удивлялся: «Ну что вы, ребята! Неужели же мне хвастаться тем, что на меня Хрущёв орал? Это даже неприлично».

«Мне порой кажется, что я взял чужой билет на поезд известности и славы».

У нас был общий с Робертом Ивановичем приятель – душевный и весёлый человек, контр-адмирал Павлов Александр Александрович: поэт и моряк учились в военно-музыкальном училище.

Вместе мы изредка сиживали в питейных заведениях столичных творческих домов. Не сказать, чтобы поэт был любителем «этого дела», но застолье ценить умел – это многие подтвердят.

«Давно я подметил, - рассуждал он в один из таких вечеров, - русский человек значительно лучше и глубже рассуждает о жизни, чем её проживает. И всегда у нас наготове сетование насчет «сложных времён». Любая моя зарубежная командировка, а поездил я по миру, дай бог каждому из вас, начинается обычно со встречи с отечественными посольскими работниками. Не было случая, чтобы кто-нибудь из дипломатов не заметил со вздохом: вы приехали в очень сложное для этой страны время. Говорили так в самой сильной мировой державе США и в самом крошечном Люксембурге. Но, братцы, простых времён нет и никогда не существовало на земле! Думаете, сто, двести, триста лет назад было лучше? Как бы не так! Просто мы в тех временах отсутствуем.

Другая наша застарелая болячка – мы с удивительной лёгкостью выносим приговор минувшим временам. Причём обжалованию не подлежащий. Взять, к примеру, вторую половину 30-х годов в СССР. Кроме «сталинских репрессий» ничего мы в них не находим. А на самом деле всё обстояло далеко не так однозначно и просто. Люди рождались, учились, любили, негодовали, страдали. Беда в том, что у нас нет настоящего уважения к предкам. Каждое поколение почему-то рвётся построить «новый мир» на обломках старого. Даже если не «на обломках», то «мешают», «не так думают и делают» лишь предыдущие поколения старших. Прадеды и прапрадеды нам абсолютно никогда не мешают. Это я называю «законом зрительного зала». Здесь тебе тоже мешает лишь впереди сидящий. Он один. А тех, кто сидит перед ним, вроде бы даже как и не существует».

Роберт Иванович имел неизбывную страсть к коллекционированию. Он собирал всё, что так или иначе связано с Москвой: открытки, векселя, конверты, путеводители, карты, гравюры, картины, книги, различные безделушки.

После смерти поэта его родные, близкие и друзья издали даже каталог «Коллекция поэта», давно ставший библиографическим раритетом.

Не только с виду угрюмый, но и в быту обычно серьёзный и сдержанный, Рождественский обладал, тем не менее, великолепным чувством юмора. Выдумщиком и «приколистом» был неподражаемым. На первую легковую машину Рождественским дал денег известный советский критик Анатолий Бочаров. Собрав необходимую сумму, Роберт и Алла поехали к друзьям возвращать долг. Сели на кухне выпивать. «Алёнушка (так поэт всегда называл жену, а она его - Робой), отвлеки их». Сам пошёл в комнату. Возвращается - в плавках с приколотыми к ним купюрами и в монисто из купюр. А на полу квартиры теми же бумажками с изображением Ильича выложено: «Спасибо, Толя и Света!»

Купив жене кольцо с бриллиантом, Роберт Иванович выстроил длинную цепочку из записок, по которым его супруга битый час блуждала по квартире, пока не обнаружила подарок во многих завёртках в чемодане.

«Что бы там ни случилось, но я хорошо буду относиться к жизни, которую прожил. Не хочу её ругать и материть за то, что в ней случилось. То, что я делал, я делал всегда честно. У меня никогда не было строчек от лукавого», - писал он.

«Как думал и переживал в конкретное время, так и писал, даже в потаённых мыслях не имея желания кому-то или чему-то угождать. Да, сегодня я бы не всё своё написанное стал переиздавать. За последние годы я многое узнал, и многое переосмыслил. Когда листаешь годы, словно страницы книги, начинаешь понимать, что большей частью твоего счастья было счастье неведения. Осенью 1941 года (это помню точно!) я часто хаживал мимо омской тюрьмы. Рядом с ней жил мой приятель. Казалось бы, что здесь особенного? А между прочим, именно в то время там сидели Туполев, Мясищев и даже Королёв! А я проходил мимо. И ничего не знал. Получается, мимо жизни проходил. Потом многое узнал, общаясь со Смеляковым, Домбровским, Шаламовым. Многое переосмыслил. Если человек узнаёт, тем более такое, и не меняется, то кто он? И что же тогда происходит с ним?»

«Ощущение долга должно быть первейшей и главной чертой личности солдата, офицера, вообще служивого человека. Но и просто человек, гражданин страны обязан чтить её, своих родителей, за то, что позволили ему на свет божий явиться. Это и есть долг. Он никогда не может быть оплачен сполна, как говорится, сторицей. Как бы ты ни старался. Потому что земля российская наша многострадальная, и родные, и близкие, и друзья, и даже неизвестные тебе люди всегда дают тебе неизмеримо больше, чем ты в состоянии им вернуть. Да, жизнь не может быть кругом благостной и лёгкой. В ней не попорхаешь мотыльком. Но это твоя жизнь, которая единожды тебе выпала, благодаря миллионным стечениям обстоятельств, что и есть, в конце концов, то самое везение. Тебе повезло, и ты просто обязан её прожить, да простится мне тривиальность, достойно, не мельтешить, не размахивать разными словами».

«Вот ты, Саша, говоришь, что твой Женька мало книжек читает и тебя это сильно беспокоит. Понять тебя не сложно. Но ты прав лишь отчасти. Я вот не очень верю, что если человек будет много читать, пусть даже самые умные книжки, то получит иммунитет от ошибок. Ерунда всё это. Как бы чужие мысли банальные или глубоко оригинальные, ни проникали в тебя, всё равно без личного опыта, собственных «заготовок», не выкарабкаться из пропасти, если в неё попал. И ты погиб. Ибо чужая жизнь, постигнутая на диване со страниц беллетристики, учит не дальше порога, когда ты сделаешь первый самостоятельный шаг. Отсюда и мой главный тезис: быть самим собой – всегда рискованно».

«Моему внуку идёт четвёртый год. Посмотрев по телевизору немного программу «Время», он приходит ко мне. «Ну, что, - спрашиваю,- какие там новости?» - «Новости, дед, просто отвратительные». В голосе внука я явственно слышу интонации его отца. «И что будем делать?» Подумав немного, он ответил со вздохом и рассудительно: «Будем рисовать». Подумалось: а мне следует писать. А вот вам, ребята, надо служить Отечеству, а официанткам выполнять заказы посетителей, а крестьянам пахать, а космонавтам летать. И так далее.

Россия обязательно выйдет на широкую дорогу. Она есть и будет навеки. Соберётся с силами, нервами, с проблемами и сдюжит всё. Прорвётся! Жаль лишь, что в эту пору прекрасную жить не придётся ни мне, ни вам.

Прости меня, товарищ Некрасов за коверканье твоих строк. А нам, мужики, пора по домам».

Рождественский настоящий поэт. Даже, если многие его стихи уйдут в небытие по причине их злободневности и «политической конъюнктуры», то останется его гражданская лирика, в которой он был мастером выдающимся. И любовная лирика останется. И ещё останется поэма «Двести десять шагов». И сто тридцать великолепных песен останутся. А когда мы будем по разным причинам вспоминать великих отечественных композиторов ХХ, - вспомним обязательно и о том, что все они были соавторами – некоторые и друзьями Роберта Ивановича Рождественского. Вдобавок ко всему, этот замечательный поэт прославился ещё и как великий созидатель русской поэзии. Он много переводил, руководил комиссиями по литературному наследию Марины Цветаевой, Владимира Высоцкого, Осипа Мандельштама. Он составил и лично издал первый сборник Владимира Высоцкого «Нерв». Благодаря Рождественскому вышёл двухтомник Мандельштама. Наконец, он отвоевал у отечественных бюрократов Дом-музей Марины Цветаевой.

«У настоящих поэтов есть только год рождения. Года смерти у настоящих поэтов нет», - эти его слова, можно отнести, прежде всего, к нему самому…