Роберт Рождественский на Голубом огоньке
Анна Шилова и Роберт Рождественский на Голубом огоньке в 1994 году
Возраст Г. Юшкявичюсу А мы еще мотивы молодежные поем! А мы еще с тобой - ого!- такие же, как прежде. О том, что годы катятся, по детям узнаем. Не по своим, а по чужим, которых видим реже. Еще по пляжу движемся, выпячивая, грудь. И чей-то голос, чей-то взгляд пронзает, как рапира! Но вечером все чаще накатывает грусть, что день опять закончился, а в бок опять вступило. Нет, мы еще - в порядке! Нет, мы еще - вполне! Никто из нас не думает ни о каком покое... Но говорим друг с другом (когда наедине) о женщинах - все меньше. Все больше - о погоде. Еще мы за застольями сидим без маеты, не уставая вроде бы и даже не пьянея... Но мельче с каждым годом газетные шрифты, А лестницы привычные - все круче. И длиннее. ПОСТСКРИПТУМ Когда в крематории мое мертвое тело начнет гореть, вздрогну я напоследок в гробу нелюдимом. А потом успокоюсь. И молча буду смотреть, как моя неуверенность становится уверенным дымом. Дым над трубой крематория. Дым над трубой. Дым от сгоревшей памяти. Дым от сгоревшей лени. Дым от всего, что когда-то называлось моей судьбой и выражалось буковками лирических отступлений... Усталые кости мои, треща, превратятся в прах. И нервы, напрягшись, лопнут. И кровь испарится. Сгорят мои мелкие прежние страхи и огромный нынешний страх. И стихи, которые долго снились, а потом перестали сниться. Дым из высокой трубы будет плыть и плыть. Вроде бы мой, а по сути — вовсе ничей... Считайте, что я так и не бросил курить вопреки запретам жены. И советам врачей... Сгорит потаенная радость. Уйдет ежедневная боль. Останутся те, кто заплакал. Останутся те, кто рядом... Дым над трубой крематория. Дым над трубой...