"Сгорит потаённая радость"
Сейчас модно ругать Роберта Рождественского за голую декларативность. Он действительно много писал на злобу дня и долго насаждал этакий фасадный оптимизм. И мало кто знает, что Рождественский далеко не всегда был трибунным поэтом. К концу жизни он совершенно изменился. Заглянув смерти в глаза, поэт вдруг осознал:Никому из нас не жить повторно.
Мысли о бессмертье – маета.
Миг однажды грянет,
за которым –
Ослепительная темнота…
Из того, что довелось мне сделать,
выдохнуть случайно довелось,
может,
наберётся строчек десять?..
Хорошо бы,
если б набралось.
Роберт Иванович Рождественский родился 20 июня 1932 года в алтайском селе Косиха. Его отец – Станислав Петкевич происходил из поляков. В молодости он связал себя с органами ОГПУ. Но потом чекистская служба стала Петкевича тяготить. И в какой-то момент он по-чёрному запил. Мать поэта звали Вера Павловна; на Алтае она работала директором сельской школы. Здесь надо подчеркнуть, что и Петкевич, и его жена были убеждёнными коммунистами. Когда у них родился сын, они случайно назвали его в честь руководителя Западно-Сибирского крайкома партии Роберта Эйхе. Но в 1937 году пути Петкевича и Веры Павловны разошлись. Петкевич, судя по всему, расстался с органами. Он потом принял участие в кампании против белофиннов. Затем добровольцем отправился бить фашистов. И погиб на фронте в первые месяцы Великой Отечественной войны. По-другому сложилась судьба матери поэта. Она после развода продолжила учёбу в Омском медицинском институте. А когда началась война, её призвали в армию. Сын Роберт же поначалу остался в Омске на попечении бабушки и тётушки. Своё первое стихотворение Роберт за отцовской фамилией напечатал в июле 1941 года в газете «Омская правда». Мальчишка признавался: «Хотя мне сегодня десятый лишь год, / Стрелять научился как надо, / И пусть только Сталин мне скажет: / «В поход!», / Фашистам не будет пощады». После смерти бабушки Роберта перевезли в Москву и отдали в Даниловский детдом. Потом он какое-то время учился в третьем московском военно-музыкальном училище воспитанников РККА. В 1946 году мать начинающего поэта вторично вышла замуж за политрука Ивана Рождественского, и парню пришлось сменить фамилию и отчество. Школу он заканчивал уже в Ленинграде. А в 1950 году его приняли на историко-филологический факультет Карело-Финского университета в Петрозаводске. Вскоре Рождественский женился на одной из своих сокурсниц. Однако этот брак просуществовал недолго. Оформив развод, молодой поэт поспешил в Москву, где с ходу поступил в Литературный институт. На новом месте у Рождественского поначалу складывалось всё чудесно. Ещё на первом курсе ему запала в душу любительница стихов по имени Алла Киреева. В 1953 году они сыграли свадьбу. Журнал «Октябрь» напечатал его поэму «Моя любовь». Затем в Петрозаводске вышла первая книга «Флаги весны». Потом появилась книга «Испытание» с предисловием Владимира Луговского уже в Москве. А там подошло время получать диплом. И вот тут-то поэт чуть не споткнулся. В 1956 году Рождественский опубликовал стихотворение «Утро». Оно попало на глаза одному из всесильных партийных функционеров Ивану Капитонову. Чиновник в невинных строках усмотрел крамолу и дал команду молодого автора примерно наказать. Друзья посоветовали Рождественскому на какое-то время из Москвы исчезнуть. Он решил с годик отсидеться в Киргизии, где нашёл вдохновение в переводах местных поэтов. А потом грянула «оттепель». Рождественский вместе с Евгением Евтушенко, Андреем Вознесенским и Беллой Ахмадулиной стал на свои поэтические выступления собирать многотысячные стадионы. Особенно сильно в 1961 году прозвучала его поэма «Реквием». Это потом литературоведы стали утверждать, что Рождественский в отличие от других своих «собратьев» по эстрадной поэзии «был менее склонен к экспериментам над стихом и словом, а его художественная палитра не имела полутонов» (цитирую по статье В.Прокофьева в двухтомном словаре «Русские писатели, ХХ век», изданном в 1998 году). Абсолютно верно: Рождественский никогда не был силён в поэтических экспериментах. Он брал другим: своей фрондой. Ведь это именно Рождественский не побоялся в начале 1963 года публично одёрнуть Николая Грибачёва, ходившего тогда в любимчиках у руководителя советского государства Никиты Хрущёва. Напомню: Грибачёв был очень возмущён поведением молодых эстрадных поэтов, новыми тенденциями в культуре. Но особенно сильно могущественного литературного чиновника раздражали поэтические вечера в Политехническом музее. В конечном счёте его неприятие новых тенденций в культуре выразилось в стихотворении «Нет, мальчики!..». Грибачёв писал:
Порой мальчишки бродят на Руси.
Расхристанные – господи, спаси! –
С одной наивной страстью – жаждой славы,
<…> И хоть борьба кипит на всех широтах,
И гром лавины в мире не затих,
Чёрт знает что малюют на полотнах,
Чёрт знает что натаскивают в стих.
Рождественский в ответ написал своё стихотворение, которое в противовес Грибачёву назвал: «Да, мальчики!..». О, что тогда началось! В проработку Рождественского тут же включился непосредственно Никита Хрущёв. На мартовской встрече в Кремле с творческой интеллигенцией руководитель государства только что матом не ругался. Он, во-первых, выразил сомнение в том, что Рождественский является выразителем настроения советской молодёжи. А во-вторых, вождь призвал эстрадных поэтов во всём учиться именно у Грибачёва, «у которого, – как заявил Хрущёв, – меткий глаз и который точно, без промаха бьёт по идейным врагам». Естественно, после таких хрущёвских публичных откровений на Рождественского немедленно обрушилась лавина критики. В обличителей поэта тут же записались А.Прокофьев, А.Корнейчук, В.Котов и другие бойцы партии. Надо ли говорить о том, что выдержать такие удары способны далеко не все. У Рождественского, к примеру, не хватило ни сил, ни духа, чтобы отстоять свою позицию. Он оказался конформистом. Вожди эту слабину в характере поэта быстро уловили, и не случайно вскоре доверили ему пост второго секретаря в Московской писательской организации. Позже соратники поэта утверждали: мол, Рождественский очень часто шёл вразрез с властями, демонстрируя свою непокорность при каждом удобном случае. Так, Василий Аксёнов как-то утверждал, будто Рождественский не побоялся в 1966 году поставить свою подпись под письмом в защиту арестованных писателей Андрея Синявского и Юлия Даниэля. Если верить Аксёнову, весьма остро Рождественский отреагировал и на ввод советских войск в 1968 году в Чехословакию. Якобы поэт, будучи в Индии, в знак протеста хотел чуть ли не выброситься с пятого этажа и его еле-еле спасли. А может, всё было иначе? Просто человек впал в депрессию, но не из-за политики, а совершенно по другим причинам. Если б Рождественский открыто выступал против власти, вряд ли бы его при Брежневе так часто издавали. Хотя все понимали, что стихи у поэта – не ахти какие. Не случайно официозные критики, обслуживавшие руководство Союза писателей СССР, очень часто были вынуждены конкретный разбор текстов подменять рассуждениями общего характера. Так, профессор А.Бочаров, когда анализировал творчество Рождественского, старался весь разговор свести к проблематике. Да, Бочаров совершенно справедливо выделял в поэзии Рождественского четыре опорных мотива: борьбу против мещанства, память о Великой Отечественной войне, верность идеалам революции и духовную открытость. На актуальность стихов Рождественского всегда напирал и Константин Симонов. «Я особенно ценю в Роберте Рождественском, – подчёркивал Симонов, – завидную способность ставить трудные вопросы и размышлять над ними на глазах у читателя и публично, не робея гласности, искать и находить на них ответы, пусть не для всякого из нас обязательные, но неизменно вызывающие уважение чистотою, честностью, убеждённостью поисков». Но при этом профессора и литературные генералы старались ни слова не говорить о художественном решении актуальных тем. Иначе надо было бы повторить немецкого слависта В.Казака, который в своём лексиконе русской литературы двадцатого века оценил поэзию Рождественского как рифмованную журналистику, несущую в себе черты либерализма. Я думаю, Рождественский сам прекрасно осознавал свои творческие слабости. Не зря он с начала 1970-х годов стал всё больше заниматься песенным жанром. Рождественский сочинил более шестисот песен. Но мне кажется, что когда он работал над ними, то думал прежде всего о ритме. Размеры и рифмы уже особой роли для него не играли. И что получилось? Да, песни быстро вернули ему миллионы поклонников. Но он-то понимал, что это – не великая поэзия. Именно поэтому его так задело письмо Евгения Евтушенко, обозвавшего бывшего соратника барабанщиком при комсомольском джазе. Между тем карьера Рождественского неуклонно шла в гору. В 1977 году он вступил в партию, затем у него вышла вославляющая советскую власть поэма «Двести десять шагов», за которую ему тут же дали Государственную премию СССР, потом последовали двухтомники и трёхтомники, ордена, медали. И вроде бы ничто не предвещало новых ударов судьбы. В конце 1980-х годов Рождественский стал часто падать в обмороки. Поначалу врачи думали, что все проблемы в сосудах. Но диагноз оказался неправильным. Позже у поэта обнаружили доброкачественную опухоль. Специалисты посоветовали отправить его на лечение в иностранную клинику. Но Внешторгбанк, где хранились зарубежные гонорары Рождественского, практически все счета советских граждан блокировал. Государство вплотную приближалось к банкротству. И родные Рождественского вынуждены были ходить в поисках средств для лечения по всем инстанциям. Во Францию поэта перевозили уже на носилках. Он перенёс две операции. Это помогло продлить ему жизнь на целых пять лет. Рождественский знал, что времени у него осталось в обрез. И он стал писать совершенно по-другому. Как заметили Н.Лейдерман и М.Липовецкий, в стихах позднего Рождественского «приглушённо зазвучала философия элегичности, связанная с экзистенциальными переживаниями». В предчувствии скорой смерти поэт писал:
Тихо летят паутинные нити.
Солнце горит на оконном стекле…
Что-то я сделал не так?
Извините:
жил я впервые
на этой Земле.
Я её только теперь ощущаю.
К ней припадаю.
И ею клянусь.
И по-другому прожить обещаю,
если вернусь…
Но ведь я
не вернусь.
Сильные строки. Они искупали всё.
Утром 19 августа 1994 года Рождественскому вновь стало плохо. Его старшая дочь Екатерина позвонила другу семьи – врачу Рошалю. Поэта увезли в больницу Склифосовского. На следующий день он умер.
В. ОГРЫЗКО