История советской литературы
Когда луна своим сияньем
Вдруг озаряет мир земной
И мир ее над дальней гранью
Играет бледной синевой…
Стремится ввысь душа поэта
И сердце бьется неспроста:
Я знаю, что надежда эта
Благословенна и чиста.
Так вот, не подумав обо всем этом, Пигарев живо откликнулся на слова вождя о «новых материалах».
– Да, товарищ Сталин. Хочу написать еще одну главу «Генералиссимус Суворов – поэт».
Сталин остановился.
Последовала продолжительная пауза, после которой прозвучало:
– Будем считать, что наш разговор закончился…138О реакции литературной братии на текст Гимна Советского Союза Сергея Михалкова и Эль-Регистана ходило немало баек.
В частности, об ответе Михалкова на критику одного стихотворца, что де слаб текст и по содержанию, и по форме. В ответ якобы Михалков сказал:
– А все равно слушать будешь стоя!
Уже прославленными авторами канонического текста Михалков и Эль-Регистан вошли однажды в Дом литераторов. Увидев их, Михаил Светлов воскликнул:
– Гимнюки идут!..139Из рассказов Александра Львовича Дымшица запомнился и такой, в котором он вспоминал, как оказался вместе с Алексеем Николаевичем Толстым в Ленинградском отделении издательства «Художественная литература», что располагалось в Доме книги.
Он обратил внимание на сидевшего в коридоре продолговатого хлыща, которого тут знали как автора пошлых и по сути неряшливых по форме сочинений, с коими тот пытался пробиться в литературу.
Толстой выразил на лице брезгливость.
– Кто это? – спросил у Толстого Александр Львович.
– Брюммель.
– Что?
– Не что, а кто… Лорд Брюммель.
Дымшиц не понял:
– Почему Брюммель?
– Почему? А я откуда знаю!? Но уж больно похож на Брюммеля из книжки Барбье д'Оревильи.
– Но ведь это же не лорд никакой, а по сути-то человек русский.
– Да какой он русский! – выдохнул Толстой. – Сердце пустое, башка пустая. Ну какая польза от такого России?!
Вспомнив эту историю, Александр Львович пояснил:
– А вообще-то лорд Брюммель – английский аристократ восемнадцатого века, обрел известность как рафинированный эстет. О нем Алексей Николаевич Толстой вспомнил в своих заметках «Задачи литературы», когда говорил, что он категоричный противник всяческого эстетизма в искусстве.140Рассказывают, что Сталин, рассматривая список кандидатов на соискание Сталинской премии за послевоенный год, спросил у Фадеева, возглавлявшего Комитет по премиям в области литературы и искусства: