История советской литературы
Комната Михаила Слонимского была своеобразным штабом братства.
Потом Горький познакомил Серапионов с еще одним братом, которым стал Всеволод Иванов.
Последним в братство был принят Николай Семенович Тихонов.
Они исповедовали принцип: «ничего друг другу не навязывать».
Лев Лунц, признанный теоретиком, формулировал: «Слишком долго и мучительно правила русской литературой общественность. Мы не хотим утилитаризма. Мы пишем не для пропаганды. Искусство реально, как и сама жизнь, и, как сама жизнь, она без цели и без смысла, существует потому, что не может не существовать». Иными словами, они не принимали традиций русской классики.
Но это было декларацией.
Многие же из серапионов достигли высот в литературе именно благодаря опоры на эти самые традиции.
Здоровались они так: «Здравствуй, брат. А писать трудно».
О своем братстве и своих братьях они оставили немало воспоминаний. Одно из них и принадлежит Константину Федину.
– Однажды, – вспоминал он, – шли мы с Зощенко по Литейному проспекту в Ленинграде.
Михаил Михайлович о чем-то оживленно говорил. Но вдруг прервал себя, когда мы оказались на Сергеевской улице возле его дома.
– Послушай, – сказал он мне. – Живу я в своей квартире. И вдруг приходит ко мне управдом и заявляет, что меня надо уплотнить и подселить ко мне новых жильцов. Говорили, что это его родственники. А мне что до его родственников?! Я заявил, что никого к себе не впущу. Управдом в крик: «Ах, не впустите?! Тогда мы вас к суду привлечем. Что ж другим людям под небом жить?! Не выйдет!»
Истали буквально ежедневно меня атаковывать, работать не дают.
Тут я а решил пожаловаться Горькому. Ведь наш ЖАКТ был его имени. Отправил ему письмо в Италию, на Капри. А между тем управдом не дремал. Всунул-таки мне жильцов. И началась моя жизнь в коммунальной квартире.