Репутация по наследству не передается
КАК И ЧЕЛОВЕК, ЖУРНАЛ ХОТЕЛ БЫ УНАСЛЕДОВАТЬ ОТ СВОИХ ПРЕДШЕСТВЕННИКОВ ЛУЧШЕЕ.
ПИКОМ В НОВЕЙШЕЙ ИСТОРИИ «ОГОНЬКА» БЫЛО ВРЕМЯ (1986-1991 гг.), КОГДА ИМ РУКОВОДИЛ ВИТАЛИЙ КОРОТИЧ. О ТОМ И СЕГОДНЯШНЕМ ВРЕМЕНИ, О МЕСТЕ В НЕМ «ОГОНЬКА» С ВИТАЛИЕМ АЛЕКСЕЕВИЧЕМ РАЗГОВАРИВАЛ ВИКТОР ЛОШАК
Я попал в «Огонек» в счастливое время, - опередил мой вопрос Коротич. - Мы получали до 1000 писем в день и были уже, кажется, не журналом, а каким-то министерством правды. Мне не писали о моих литературных трудах, письма были о непорядках на работе, о том, что муж пьет, течет крыша… Это время могло продолжаться только до тех пор, пока в стране не появится какая-то власть. А в те годы, вспоминаю, меня в Верховный Совет выдвинули в 14 (!) округах. Мы с Евтушенко решили баллотироваться в Харькове. Читали стихи - и больше ничего. Это была другая эпоха, и культы были другие. То счастливое время породило тот журнал. Сравнивать - все равно что спорить, как бы сыграло ЦСКА 45-го года с сегодняшним ЦСКА. Мы просто угадали, как и о чем тогда нужно было разговаривать с людьми.
А правда, что первым предложение возглавить «Огонек» получили не вы, а другой поэт - Роберт Рождественский?
Это было забавно. Роберт пришел в такой ужас, когда его вызвали, стал со всеми советоваться, жена его отговаривала: «У тебя не тот характер…» И Роберт пошел к секретарю ЦК Яковлеву и предложил ему меня. Это действительно было удивительное время, оно требовало новых лиц. «Вы известный человек, но без своей банды», - так объяснил мне выбор Лигачев (член политбюро ЦК КПСС.-«О »). Но тут они меня не просчитали: «банду» я собрал очень быстро.
Я давно хотел вас спросить: когда вы первым из главных редакторов сняли ордена с обложки, это был эстетический или политический шаг?
Обложка первого номера "Огонька", который редактировал Коротич
Видите ли, я никогда не уважал ни тупого диссидентства, ни тупого холуйства. И то и другое чудовищно. У меня была своя «теория ограниченной глупости». Когда я снимал орден Ленина, уже шла такая большая всесоюзная игра. Уже в ЦК понимали, что никому это не нужно, но им необходимо было сохранить лицо. Ну вызвали меня, я им и сказал: сейчас новое время, вы же на пальто орден носить не будете, а на обложке у нас сейчас там девочки всякие, как же родной вождь будет рядом с ними? Все понимали, что мы валяем дурака, но объяснение такое для них было достаточным.
Если бы 15 лет назад мне, работавшему тогда в конкурировавших с «Огоньком» «Московских новостях», сказали, что пройдет время и Виталий Коротич создаст на Украине бульварную газету, я бы не поверил. Что это - усталость от политики и неверие в нее? Вы ведь не раз повторяли формулу: наша сегодняшняя пресса будто электростанция, от которой не отвели провода…
Люди уставали от политики и в советское время тоже. Нам вообще свойственно уставать от того, в чем мы не замешаны. Ведь действительно, гражданин у нас сегодня к политике не имеет отношения. Я и сам в последнее время не хожу голосовать. Зачем, раз не могу повлиять? Люди опять стали говорить «мы» и «они» о власти. Я и отошел от журналистики в силу ее определенной бессмысленности. Как может существовать четвертая власть-пресса, когда ни одна из первых трех властей - законодательная, исполнительная, судебная - с ней не взаимодействует и не реагирует на нее? В этой профессии я мог делать деньги, но не мог испытывать от этого удовольствия. Есть и другие способы получать эти два результата.
Мне кажется, что только обладая большой иронией к политике и жизни вообще, можно сохранить оптимизм, психическое здоровье и собственное, и журнала.
Когда-то актриса Биби Андерсен подарила мне мундир Хемингуэя. Он долго висел у нас в конференц-зале. В карман куртки я положил письмо от брата писателя, в котором он писал мне о журнале. Там была фраза: «Чувство юмора-это разновидность храбрости». Ну конечно, такая храбрость спасает. А если серьезно воспринимать какого-нибудь очередного жириновского, то можно просто с ума сойти.
Недавно вы в раздражении сказали, что вам ни с кем не хочется быть вместе, ни с кем не хочется объединяться…
Нет-нет, вот с вами хочется… Тут о другом - о формах объединения. Я никому не хочу раболепно служить. Я с этого начинал и «Огонек». Понимаете, я набрал людей, многих из которых не любил, но они были личностями. В жизни вообще не надо бояться личностей, главное, чтобы и они понимали, что с тобой надо считаться. Верите, за все время работы в «Огоньке» у меня никто из сотрудников дома не был. С теми, с которыми были на «ты», мы перешли на «вы» и по имени-отчеству. Я не могу быть накоротке с людьми, которым я плачу, так же и с людьми, которые платят мне. Так легче работать.
Возникает санитарный кордон.
Вот именно. Вопреки ожиданиям я никого не выгнал из журнала, когда пришел туда. Отбор шел медленно, без революций. Понимаете, я совершенно убежден, что в любую эпоху, везде есть шанс сохранить себя - служить в борделе и остаться девственницей действительно можно.
Просто стоит понять, что каждый зарабатывает свою репутацию сам. Ее не передашь по наследству и не законсервируешь.
Процесс создания репутации - это и есть самое важное. И не надо ныть, кивать на предшественников. Работая в Америке, я понял, почему наши люди так напоминают мне афроамериканцев. Просто в большинстве своем и те и другие чувствуют себя жертвами, которым кто-то что-то недодал. Афроамериканцы, как советские, вечно высчитывают, кто виноват в их несчастьях.
Какую российскую проблему вы ощущаете как самую болезненную?
Пока народ не почувствует свое единство с властью, а власть не научится доказывать свою принадлежность народу, ничего не получится. У нашей власти другие больницы, другие автомобили, другие законы и безопасность - о каком единстве речь? В России 605 000 служебных автомобилей, и государство тратит на их обслуживание ежегодно колоссальные средства. У правительства США - 40 машин. Они только для тех, кому положена охрана. Остальные получают за амортизацию и бензин. У правительства Великобритании - 20 машин. Когда меня Тэтчер пригласила, ее помощник приехал за мной на такси, чтобы отвезти на Даунинг-стрит. Ну нет у них разгонных машин! Или вот еще: в США только президент и вице-президент прикреплены к госпиталю Военно-морских сил, остальные покупают страховку. Что говорить, если при Горбачеве в СССР было 637 000 чиновников, а в России сегодня 1,2 млн… Они создают для себя и под себя эту страну.
У нас как-то естественно приучили путать две вещи: Родину и государство. Родина-категория вечная, она не бывает ни советской, ни антисоветской, она просто есть. Есть масса вещей, которые должна замечать пресса. Государство должно быть дрессировано прессой. Ну нельзя же молчать, когда один депутат Госдумы стоит стране $10 000 в месяц. Это весь пакет вплоть до мобильного телефона. Дороже, кстати, чем один американский сенатор. Да, в американском конгрессе могут принимать решения о привилегиях конгрессменам, но с одной маленькой поправкой-конгрессменам следующего созыва. Почему-то там никому этого делать не хочется. Ну примите в России такую поправку! Из этих мелочей все и состоит. Я убежден: без журналистов разговор о другой стране невозможен.
1987 год. Идет заседание редколлегии "Огонька". Крайний слева - главный редактор Виталий Коротич