Я этим городом храним… По творчеству Роберта Рождественского
Роберт Иванович Рождественский родился 20 июня 1932 года в небольшом алтайском селе Косиха, недалеко от города Барнаула. В стихотворении «Дни рождения» Рождественский пишет:
Глаза зелёные скосила…,
Родился я в селе Косиха
Дождливым летом на Алтае.
А за лесом синело поле
И пахло ливнем переспелым…
Нет, я родился много позже
Потом. В июне. В сорок первом.
И жёсткий голос Левитана
Был колыбельною моею.
Детство поэта прошло в деревне Новоцарицыно Щербакульского района, затем в Омске. На улице Карла Либкнехта ещё сохранился двухэтажный деревянный дом, где он жил. Здесь же пошёл в школу № 19 и здесь же начал писать стихи. «Первое стихотворение написано в 1942 году. В начале войны, когда родители ушли на фронт, потрясённый всем происходящим, я написал стихи, которые увидел учитель. Они были опубликованы в газете, естественно, не потому, что мастерски написаны. Это были слова десятилетнего пацана. Слова, которые могли бы сказать миллионы мальчишек и девчонок, чьи родители ушли на фронт».
С винтовкой мой папа уходит в поход.
Желаю, любимый, побед!
И мама зелёную сумку берёт,
Уходит сестрой в лазарет.
Я тоже имею ловкость и силу,
Чтоб в бой на фашистов идти.
Но мне «Погоди!» - говорит Ворошилов, -
Учись, закаляйся, расти!»
Хотя мне сегодня десятый лишь год,
Стрелять научился, как надо.
И пусть только Сталин мне скажет: «В поход!» -
Фашистам не будет пощады.
Гонорар в 9 рублей Рождественский перечислил в Фонд Обороны. И хотя в Омск после войны он приезжал лишь раз (слишком тяжёлым, возможно, оказалось для него соприкосновение с городом, где прошли страшные военные годы), но всегда считал себя омичом. «Всё началось с любви к Омску», - признался как – то Рождественский.
Отец Роберта – Станислав Никодимыч Пешкович – потомок ссыльных поляков, работал в Народном комиссариате внутренних дел. В 1937 году родители разошлись. Помнит, что отец ругал свою работу, потом сильно запил. После развода он сумел уйти из органов. В 1939 году воевал с финнами, в 1941 году добровольцем ушёл на фронт и там вскоре погиб.
Мать, Вера Павловна, за 5 дней до начала войны окончила Омский мединститут. Её призвали в армию, на фронт. Мальчик остался с бабушкой. Три военных года Рождественский провёл с бабушкой в Омске.
«Война запомнилась мне не тем, что свистели пули и рвались снаряды. Война шла далеко от Сибири, но война была всюду. И казалось – была всегда. Война была в затемнённых окнах и в том, что на клумбах городского парка росли не цветы, а картошка. Мы радовались не цветам, а рассыпанному толокну».
Когда – то в Омске у большой реки
Мальчишка жил, затравленный войною.
Я помню всё: и лебеду,
И очереди без числа…
На клумбах в городском саду
Картошка запросто росла.
Та зима была будто война – лютой,
Пробуравлена, прокалена ветром.
Снег лежал, навалясь на январь грудой,
И кряхтели дома под его весом.
По щербатому полу мороз крался.
Кашлял новый учитель Сергей Саныч.
Застывали чернила у нас в классе,
И контрольный урок отменял завуч.
Я считал, что не зря голосит ветер,
Не случайно болит по утрам горло,
Потому что остались на всём свете
Лишь зима и война из времён года!
И хлестала пурга по земле крупно,
И дрожала река в ледяном гуле
И продышины в окнах цвели кругло,
Будто в каждое кто – то всадил пулю.
И надела соседка платок вдовий,
И стонала она допоздна – поздно…
Та зима была, будто война – длинна.
Вспоминаю – и даже сейчас мёрзну.
«Война была в том, что очереди – длинные, как жизнь, - стояли около каждого продовольственного магазина. И ещё в одном была для нас война: время от времени то одна, то другая семья получала небольшие конверты, в которые были вложены квадратики серой бумаги. Бумага была почти невесомой, а весила тонны. Похоронками назывались эти листки. У людей был страх при виде почтальона… Шаркающие шаги и всегдашние покашливания старенького почтальона… В наш дом он приходил под вечер, часа в четыре. Только теперь я понимаю, какой великой и – одновременно – какой страшной была эта профессия во время войны! В сумке, кроме писем и газет, он всегда носил пузырёк с нашатырным спиртом. «Иначе сейчас нельзя!» - объяснял он нам. – Без нашатыря сейчас никак не обойдёшься! Ведь я и почта, и скорая помощь. Несёшь письмо, а что там? В четырёх конвертах - радость, а в пятом – похоронка…»
«Я вспоминаю Омск зимой 41 года. И чёрную тарелку репродуктора, висящего на стене промёрзшей кухни. И себя – мальчишку, слушающего очередную сводку Совинформбюро… Как же я тогда ненавидел этот голос! Как проклинал я его, слушая страшные фразы: «Сегодня после упорных и продолжительных боёв…наши войска… оставили город…»
Но зато как ждал я этого голоса в конце войны! Как мы все его ждали – и в тылу, и на фронте! Как гордились и хвастались им! Это был голос нашей победы. Нашей силы. Нашего бессмертия».
Да, так оно и было. Все жили ожиданием Победы. Рядом с автодорожным институтом, на площади Дзержинского, была установлена огромная карта Великой Отечественной войны. Каждый день на ней флажками отмечалась линия фронта. У карты – всегда толпы людей: раненые фронтовики на колясках, измождённые непосильным трудом рано постаревшие женщины, ребятишки с не по – детски серьёзными лицами. Дети выступали в госпиталях.
Концерт.
Сорок трудный год. Омский госпиталь.
Коридоры сухие и маркие.
Шепчет старая нянечка: «Господи.
До чего же артисты маленькие».
Мы шагаем палатами длинными.
Мы почти растворяемся в них
С балалайками и мандалинами
И большими пачками книг.
Что в программе? В программе – чтение,
Пара песен военных, правильных…
Мы в палату тяжелораненых
Входим с трепетом и почтением.
Двое здесь. Майор артиллерии
С ампутированной ногой,
В сумасшедшем бою под Ельней
На себя принявший огонь.
На пришельцев глядит он весело.
И другой – до бровей забинтован,-
Капитан, таранивший «мессера»
Три недели назад под Ростовом…
Мы вошли. Мы стоим в молчанье…
Вдруг срывающимся фальцетом
Абрикосов Гришка отчаянно
Объявляет начало концерта.
А за ним, не вполне совершенно,
Но во всю запевале внимая,
О народной поём, о священной
Так, как мы её понимаем.
В ней Чапаев сражается заново,
Краснозвёздные мчатся танки,
В ней шагают наши в атаки,
А фашисты подают замертво.
В ней чужое железо плавится.
В ней и смерть отступать должна.
Если честно признаться,
Нравится нам такая война…
Мы поём. Только голос лётчика раздаётся,
А в нём укор: «Погодите… Постойте, хлопчики…
Погодите… Умер майор…»
Мать после смерти бабушки выпросила небольшой отпуск и приехала за ним. С собой она привезла удивительные вещи: военную форму и документы, удостоверяющие, что он является «сыном полка». Мать забрала его в Москву, чтобы уже оттуда, отметившись в военкомате, отправиться на фронт.
На фронте готовилось наступление, значит, будет много раненых. Мать решила не рисковать жизнью сына. И поступила, как ему тогда казалось, жестоко. Но этим, возможно, спасла: сняла с него гвардейскую форму и отдала в детский дом.
В 43
Везёт на фронт мальчика
Товарищ военный врач…
Мама моя, мамочка,
Не гладь меня и не плачь!